Напомню я одну из имеющихся у меня историй нападений медведя на человека. Совершенно, кстати, неспровоцированного.
Наступала ночь, или то, что считалось ночью, на реке Амгуэме в середине июля. Невысокие, поросшие мелким ивняком и лишайниками, увалы зазолотились от лучей низкого ночного полярного солнца. Ботаник Юрий Кудинов внимательно осмотрел горизонт, и попробовал «погадать на погоду». На горизонте ярко поблескивал лёд – там располагался и ехидно щурил глаза на приезжего Северный Ледовитый океан, а в его присутствии любое гадание на погоду получается особенно плохо. Тем не менее, Кудинов решил рискнуть.
В тех местах, где проходили Юрины маршруты, кусты были кривыми не как хрестоматийные турецкие сабли, а, наверное, как египетские иероглифы. Поэтому он специально носил с собой два шеста – один, использовал, как посох, во время маршрутов, а другой – носил притороченным к рюкзаку. На стоянке же Кудинов растягивал между этими двумя шестами свою маленькую коньковую парусиновую палатку «Утро».
Он выложил с подветренной стороны листы газеты со свежими сборами флоры Янранайских холмов, прижал их камнями к сухой гальке. Таким образом, свежесорванные растения могли немного подсохнуть за ночь. Что увеличивало их шансы благополучно добраться до гербария Ботанического Института Академии наук СССР – крупнейшего хранилища растительных коллекций Советского Союза.
Юра ещё раз скрупулёзно проверил как расположены гербарные листы, подумал, не сдует ли их случайным порывом ветра, не наберут ли они лишней влаги от сырого субстрата, вместо того, чтобы эту влагу отдать в воздух и высохнуть до воздушно-сухого состояния – словом, задал себе несколько десятков вопросов, ответ на которые мог быть только один «может быть». То есть, поступил как настоящий профессионал, пускающий некое дело на самотёк в течении довольно длительного времени.
А после – сделал как философ, многие годы пробродивший в одиночку по крайнему Северу не один десяток лет: укрепил на палке литровую, закопчённую дочерна, жестяную банку, зазвёл в кипятке четверть пачки терпкого дефицитного чёрного индийского чая «со слоном», раскурил трубку, и сел на краю амгуэмской террасы, медитируя на змеящуюся под обрывом муаровую ленту реки. Солнце потихоньку садилось, небо на северо-западе залило золотом, палатка и сидящий возле неё человек выглядели, как диковинные причуды изломанных линий среди плавных очертаний холмов приморской тундры.
Юрий Кудинов не подозревал, что наступающая ночь будет едва ли не самой беспокойной в его жизни.
Ах да, я забыл сказать, что Юрий Кудинов принципиально не носил никакого оружия.
Проснулся он от того, что влажное полотно палатки ударило его по лицу. Затем сверху его сильно ударило что-то тяжёлое и шипастое, правую ногу свело в каком-то клыкастом капкане, по икрам потекли тёплые струйки крови. Над обрушившейся палаткой что-то ворочалось, плохо пахло и урчало.
Юрий Кудинов понял, что на палатку напал медведь, и этот медведь сейчас схватил зубами его ногу и тащит наружу.
Первое, что сделал Юра в такой ситуации – страшно закричал. Не чтобы отпугнуть зверя, а просто от страха. Затем начал биться в ткани, периодически пытаясь попасть второй ногой туда, где судя по всему, у медведя находилась морда. Однако, ноги у Юрия путались в спальном мешке, и это очень сильно ослабляло его удары. Кроме того, медведь, почуяв беспокойство, перехватил челюстями другую ногу, и тем самым полностью лишил Кудинова свободы маневра.
- Левая нога, та, за которую зверь схватил первый раз, у меня ничего не чувствовала, и не слушалась. Я просто ощущал, что по ней течёт кровь, а делать ей уже ничего не мог. Зверь же тащил меня, прямо как есть, в скомканной палатке и спальном мешке, прямо по тундре, а я даже взмахнуть руками как следует не мог! Мокрая парусина облепляла меня полностью, я орал, и, наверное, со стороны, представлял собой презабавнейшее зрелище – медведь тащит по тундре копошащийся и орущий свёрток брезента. Но я-то отлично понимал, что проклятая тварь сейчас задавит меня и съест, а я даже стукнуть её как следует не смогу!
Судя по всему, крики и рывки Кудинова начали всерьёз раздражать мишку, и он несколько раз рванул когтями его по бёдрам. Кровь потекла ещё обильнее, Юрий закричал сильнее, и медведь, видимо, решил покончить с этим криком раз и навсегда.
- Медведь отпустил правую ногу, которая теперь так же отказалась слушаться, как и левая, чуть чуть отошёл в сторону, затем зашёл со стороны головы и вцепился зубами мне в плечо. Боль была адская, я прямо чувствовал у лица вонь его пасти – гораздо-гораздо сильнее, чем у человека, который годами не чистит зубы. Вот тогда я и понял, что слова «зловонная пасть» - это не фигура речи. Но мне тогда было ни до чего, я взял и заорал так как не орал никогда в жизни, прямо в морду ему заорал. И знаешь – он отпустил меня. Сперва я услышал, как он чуть отошёл, ворча при этом. Затем ворчание стихло. И всё. Ни шагов, ничего.
Лежу я, лежу, и чувствую, что кровь из меня прямо ручьями вытекает. Пошевелиться боюсь, и не шевелиться боюсь. Понимаю, что могу так и помереть, не шевелясь. А палатка-то с полом, я в ней действительно, как в мешке, лежу.
Начал потихоньку из мешка выбираться. И слушаю всё время – где медведь? Не слыхать его – я снова барахтаюсь. Мешок весь липкий от крови, промок насквозь, прямо подо мной моя же кровь и хлюпает. Больно что шиздец как. Но я всё-таки в том бардаке нашёл свой нож, палатку рубанул, хоть видеть стал. Огляделся – медведя нет нигде. Разрезал в палатке дырку побольше, вылез и из мешка и из палатки. Посмотрел на себя – матерь Божья! Кальсоны изодраны, всё в крови. В дырки мясо голое торчит. Правая рука не шевелится вообще, видимо, скотина мне ключицу перекусила.
Первое, что сделал Кудинов – это доковылял кое-как до берега реки, снял с себя всю одежду и хорошо-хорошо вымылся. Большая часть ран были поверхностными, однако на ногах и на плече, были несколько сквозных прокусов. Чувствовал он себя как изрядно поколоченная боксёрская груша.
Вода в Амгуэме была, несмотря на июль, абсолютно ледяная, и кровь немного утихла. Абсолютно голый, израненный и окровавленный. Юра уселся на берегу, и стал думать.
В рюкзаке у него была аптечка. В аптечке был минимальный для физически здорового полевика, набор медикаментов – один индивидуальный пакет для перевязки, йод, валидол, несколько бактерицидных пластырей, аспирин, тетрациклин и средство от поноса.
- Тетрациклин и средство от поноса я сразу отставил, - рассказывал Юра. – Во-первых, поноса у меня не было, а во-вторых, тетрациклин, хоть и предотвратил бы заражение, но он сильно бьёт по организму в целом. А организму моему нужна была полная мобилизация.
Дело в том, что идти Кудинову надо было около тридцати километров вверх по реке – там, он знал, стоит лагерь геологов. В принципе – это задача всего одного дня для физически здорового человека – берега Амгуэмы в этом месте представляют собой высокие сухие галечные террасы – хвосты древней морены; и ходить по ним – одно удовольствие.
Но вот физически здоровым Кудинов себя не чувствовал совершенно.
- Текло у меня изо всех дырок. Плюс к тому больно было невероятно. Я разделил индпакет пополам, замотал прокусы на обоих ногах, сделал из рукавов рубашек лёгкие жгуты на икрах. Остались довольно глубокие раны с внутренней стороны бёдер, но они не так кровоточили. Я распустил на что-то подобное бинтам мягкую фланелевую рубашку, замотал этими тряпками ноги. На правое плечо у меня уже совсем ничего не осталось, поэтому я прямо так набросил на себя ватную куртку. Руку поднимать не мог вообще.
На левое, относительно неповреждённое плечо, Кудинов повесил рюкзак. В котором оставил только минимальный запас продуктов для перехода. Опёрся на свой посох- стойку для палатки. И попытался идти.
Идти получалось плохо.
- Ноги подкашивались. Видимо, я ещё сильно ослабел от потери крови. Мне повезло, медведь, хоть и сильно поранил меня, но не задел ни одной значительной артерии в организме. Иначе бы я никуда не пришёл, а просто истёк кровью. Кровь, правда, сочилась из прокусанных ног. Тогда я стягивал жгуты потуже, и шёл на бесчувтвенных ногах, как на колодках. Когда решал, что этого достаточно, ослаблял жгуты, и ноги согревались. Конечности согревались и начинали болеть. Правда, из них текла кровь. Когда я решал, что её вытекло достаточно, я снова затягивал жгуты.
Кудинов несколько раз останавливался, чтобы сварить себе чифир. Разбавлял он его огромным количеством сахара, пытаясь таким образом хоть как-то возместить потерю калорий (и жизни) которые катастрофически уходили из организма.
- Дорогу помню очень плохо. Качало, да. Небо, увалы, увалы, небо, река, опять увалы. Куропатки квэкают, это помню. Падал, по-моему, раза три, терял сознание. Очнёшься, глаза откроешь – всё плывёт вокруг. Болит всё безумно. На палку обопрёшься, поднимешься – и вперёд, по камешкам и ягелю. Хрусь-хрусь, хрусь-хрусь.
Ни комары, ни мошка, которых в это время в долине Амгуэмы чёртово изобилие, не смущали Кудинова. Точнее, он их просто не замечал. Как не замечал бы и падающего с неба снега. Он точно знал – как можно скорее ему необходимо достичь стоянки чануэнских геологов. Вот так. И баста.
Геологов он не вспомнил. Потому что не дошёл до них где-то с километр. Просто в очередной раз упал на камни. Но его в это время уже видели. Завхоз Чантальваамского отряда Митрич заметил на фоне неба фигурку человека. И только он взял в руки бинокль, для того, чтобы рассмотретьь человека поближе, как увидел, что человек упал. Вместе с рабочим, Толей Усыркиным, они поспешили навстречу, взвали на плечи бесчувственное тело Юрия и унесли его в лагерь.
Санрейс прилетел этим же вечером.
Как ни странно, видимых последствий для здоровья Кудинова этот случай не имел.
- Зажило как на собаке, - шутил Юрий. – Выручило меня, конечно, следующее. Первое – что недалеко были геологи. Второе – что мишка, кусаючи, мне никакой крупной артерии не задел. Третье – что дорога была ровная и сухая – по кочке бы я этот путь ни в жисть не прошёл. И в четвёртых – оно же в главных – медведь был небольшой. Ну, видимо, чуть больше человека.
- А как ты думаешь, он твоего крика испугался?
- Нет. Думаю, запаха курева. А может, того и другого вместе.
Юра Кудинов после этого ещё лет пятнадцать ходил в маршруты. Носил он с собой всё такую же двускатную палатку «Утро», только предварительно вырезал из неё днище. Оружием он так и не пользовался до конца своих дней.
Умер он лет пять назад. От рака лёгких.
